— Не могу, милая Беатрис! Только ради ребенка и живу … Поверь, милая, между нами с женой уже ничего нет… Представляешь, она даже готовить не умеет, не то, что ты! Я прошу ее, приготовь мне хоть похлебку, а она орать начинает! Постоянно скандалы… Пилит и пилит! — опустил голову Раймонд, вынимая соломинку изо рта и самодовольным взглядом бороздя округлые женские плечи. — Не могу я так больше! Ну все, дорогая, пойду я… Каждую секунду буду считать до встречи с тобой! Ты — моя единственная радость!

— Неправда! — надула губки девушка, стряхивая солому. — Моя сестра говорит, что ты ночью ходил к Трисе! Сестра задержалась на работе допоздна, а потом возвращалась и видела тебя у окна Трисы!

— Триса? Да она истеричка! Сумасшедшая! — Раймонд схватил руки красавицы, покрывая их поцелуями. — Как ты могла вообще такое подумать! Ты для меня любимая и единственная!

А вот и не единственная! Это даже не любовный треугольник! Это — любовная снежинка! О! Еще одна! Да сколько вас тут? Девочки, он что? Единственный мужик в городе? Я думала, что девушки — бабочки, но взглянув на ловеласа, я с горечью отметила, что, скорее, мухи!

Ловелас выплюнул соломинку, поцеловал красавицу сочным поцелуем в губы и пошел, но не домой! Он шел по мощеной дороге, свернул за угол, осмотрелся возле скромной двери, постучал и на женский вопрос: «Кто это?», поинтересовался: «Муж дома?». Дверь открылась, а ему на шею прыгнула чернявая девица с косами, покрывая его лицо поцелуями и объясняя, что супруг еще днем уехал к родственникам в пригород.

— Прости, любимая. Прости меня, Элорочка! — заметил Раймонд, с повинной опустив глаза. — Опять мегера задержала. Как только уснула, так сразу к тебе… Целый день скандалила! А я ей даже слова не сказал за то, что она за ребенком не следит, готовить не умеет, в доме не прибирается, и ласки от нее не дождешься!

— Мне сказали, что видели тебя с Беатрис! — внезапно прищурилась красавица, отпуская шею ловеласа и уперев руки в боки.

— Беатрис? Да она же дура набитая сеном! И ты думаешь, что я бы с ней? Да как ты могла такое подумать! Вот глупышка, — ответил Раймонд, раскрывая объятия и притягивая к себе очередную пассию.

Раймонда затащили в дом, опасливо осматриваясь по сторонам и закрывая дверь. Через час он вышел, застегивая пуговицы и подарив прощальный сочный поцелуй.

— Пора домой, а то мегера проснется и орать будет, — горестно произнес герой-любовник, направляясь в соседний дом. Я уже застыла, предвкушая, встречу с женой, но нет!

— Триса! Триса! — он осторожно постучал в окно. — Милая, открой! Это я, Раймонд. Мегера только что уснула, а я сразу же сбежал к тебе!

— Пошел прочь! — послышался ревнивый женский голос из приоткрытого оконца. — Я знаю все про Беатрис! Я видела вас вместе вечером! А соседка сказала, что ты приходил к Элоре! Она тебя своими глазами видела!

— Беатрис? Ты с ума сошла! Она же дура набитая сеном! Ты думаешь, я бы стал гулять с дурой? Да никогда! Про Элору вообще молчу! Она — страшилище, к тому же замужем! Вон, пусть с мужем гуляет! Только ты у меня красавица и умница! Я никого не люблю так, как тебя! — сладко заметил Раймонд, протягивая руку к открытому окну. Дверь милостиво открылась, впуская его внутрь.

Пока я мысленно пыталась понять, как такое вообще могло получиться, в храм осторожной тенью вошла девушка в капюшоне, украдкой озираясь по сторонам.

— Дорогая богиня, я принесла деньги, как обычно, — всхлипнула гостья, положив мешочек на пьедестал и надвигая капюшон на глаза. — Я хочу, чтобы Раймонд бросил свою мегеру и был со мной! Можешь так сделать? А? Прошу тебя!

Я молчала, глядя на то, как гостья, не дождавшись моего ответа, берет деньги обратно, вздыхает и уходит, сетуя, что раньше богиня отвечала ей. Следом за ней, с разницей в полчаса пришла еще одна гостья, бережно достав мешочек с деньгами положив его на пьедестал.

— Богиня-богиня-богинечка! Я прошу! Пусть Раймонд приходит почаще! — умоляла новая гостья, пряча лицо и постоянно заправляя выбившиеся из капюшона черные волосы. — Но когда мужа нет дома…

Да-а-а… И тут картинка пропала, зеркало засветилось и…

— Как вам не стыдно, богиня, наживаться на чужом горе! Те, кто не счастливы в любви, верят в вас куда больше, чем те, кто счастливы! Но это неправильно! Вы должны дарить любовь, а не страдания и содрогание! — странным голосом заметило зеркало, а на его поверхности появилась трещина, которая тут же заросла, превращаясь в обычную зеркальную поверхность.

— Да я не помню ничего! Я не могла так поступить. Это сделала не я. Или другая я! Терций говорил, что у меня были черные волосы! Я не помню, чтобы у меня были черные волосы! Я вообще ничего не помню до того момента, увидела тебя и бардак! Словно кто-то взял и стер мою память! — раздраженно выдохнула я, понимая, что на дворе глубокая ночь, а мне безумно хочется спать. — Ты что, не видишь, что я стараюсь помочь людям?

— Я не умею видеть. Я умею лишь показывать. Я раньше мог…мог…мог… ло ви… деть, но кто-то за…за…, - странным голосом ответило зеркало, покрываясь сетью трещин, а потом снова становясь прежним. — Что прикажете, богиня?

— Идем в сон к Мегере, Дуре, Страшилищу и Сумасшедшей, — усмехнулась я, гаденько потирая ручки и понимая, что кого-то ждут большие неприятности.

Через два часа я лежала в кровати, с гадкой улыбкой вспоминая, как ничего не подозревающий Раймонд, придя домой, обнаружил весь свой гарем в полном составе. Пока он пытался соблазнить неприступную Ирму, упорно не желавшую пополнить скромные ряды «а за мужика придется побороться», гарем сделал выводы и вооружился вескими аргументами для предстоящего разговора. Я помню, как летели из дома мужские штаны, как ловелас обиженно подбирал их, глядя на своих пассий, которые были прекрасны в своей категоричности. А еще помню, как после фразы: «Дорогая, ну кому ты веришь!», ему на голову был надет котелок с похлебкой, которую «злая мегера никогда не готовит». Еще бы! Я пообещала, что каждая из них встретит свою настоящую любовь. И на этот раз не одну на всех.

Спала я остаток ночи плохо, вздрагивая и настораживаясь от каждого шороха. Мучительные кошмары про то, как за мной гонятся статуи с молотками, желая отомстить за предшественницу, сменились выражением лица Императора, увидевшего пустой пьедестал. Последнее меня пугало меня так, что я с головой спряталась под одеяло, репетируя собственные торжественные похороны.

Каждая девушка мечтает проснуться от мужского голоса, который признается ей в любви. Но не богиня, которая подскочила после фразы: «Я тебя убью!». Это, конечно, тоже было, своего рода, признанием моих скромных заслуг, заставляющее мое сердце учащенно колотиться между ребер, но не совсем то, от чего я мечтала проснуться!

Я запуталась в одеяле, скатилась с кровати вниз, встала, еще раз споткнулась об треклятое одеяло, которое прицепилось к моей ноге. Несмотря на мои пинки, одеяло ползло за мной по полу, умоляя не ходить и не смотреть, что там происходит в моем храме.